— Сила, — одобрил Игорь. — Еще тот кадр: их нравы, или мисс Большая Ордынка.
— Нет, сними, — сказал Андрей, на этот раз оглядев Нику более внимательно. — Очки тебе ничего, только лучше узкие, а это вообще маразм — жабьи глаза какие-то.
— Фэ, — сказала Ника, послушно снимая очки. — Удивительно ты умеешь все опошлить. «Жабьи глаза!» Возьми, Ренка, меня не оценили.
Она присела рядом с Андреем и заглянула в альбом.
— Что это ты рисуешь, колокольню? Она тебе кажется красивой?
— А тебе?
Ника до сих пор как-то не задумывалась над вопросом, красива или некрасива круглая трехъярусная колокольня храма Всех Скорбящих; сейчас она пренебрежительно пожала плечами и заявила, что в Москве есть церкви куда лучше.
— Например? — поинтересовался Андрей.
— Да хотя бы та в Зарядье — как ее, «на Кулишках»? Ну, где Дмитрий Донской был…
— Подходящее сравнение — всего пятьсот лет разницы. Таких эрудитов, как ты, можно показывать на вэ-дэ-эн-ха. А все-таки, чем тебе эта не угодила?
— Пропорции не те, — подумав, сказала Ника.
— А-а, ну ясно, — Андрей понимающе покивал. — Где уж было бедняге Баженову разобраться в пропорциях.
— Это разве Баженов строил?
— Представь себе. Так где ты пропадала все утро?
— Ой, я потом расскажу… Физик про меня не спрашивал?
— Спрашивал.
— А географичка?
— Не знаю, я сидел отключившись.
— А что?
— Да так, — Андрей захлопнул альбом и сунул его в портфель. — На предыдущем уроке схлопотал двойку от собственной родительницы и почему-то расстроился.
— Брось, старик, — сказал Игорь, — если еще из-за двоек расстраиваться…
— Нет, двойка по литературе — это действительно неприятно, — возразила Ника. — Да еще перед самым концом года!
— Он-то сегодня действительно ни фига не знал, — вмешалась Рената, — а вот мне на прошлой неделе влепили совершенно зря, я отвечала минимум на трояк. У математички, видите ли, было плохое настроение — может, они утром с мужем ругались. Так знаешь, до чего обидно, я обревелась, как крокодил! — Она снова нацепила голубые очки и стала разглядывать себя в зеркальце. — Ник, завтра мне обещали принести ресницы — те самые, помнишь, длинные такие. Примерим, я тебе тоже постараюсь достать…
— Не надо мне ничего, — Ника вздохнула. — Я сегодня портфель утопила, какие уж теперь ресницы.
Рената сделала большие глаза.
— Офонареть, — прошептала она испуганно. — Как это — утопила? Где?
— Не все ли равно где! На Кадашевской набережной, у Лаврушинского. Что за дурацкие расспросы — где, как? Очень просто как — взяла и бросила в воду, он и утонул.
— Ну, ты даешь, — восхитился Игорь. — Что это на тебя, горемычную, накатило?
— Надоело все! От одной физики уже дурно делается…
— Ты что, действительно выбросила портфель? — спросил Андрей.
— Да, вот представь себе, взяла и выбросила!
— Ничего, старуха, держи хвост пистолетом, скоро каникулы, — утешил Игорь, продолжая терзать свой транзистор.
Саблина и Аронсон — или Пит Арон, как стали его называть после культпохода на «Большой приз», — в один голос взвыли от прорвавшегося хохота.
— Что это они читают? — спросила Ника у Игоря.
— Да эту бодягу, как ее… про кота Бегемота.
— Почему «бодяга»? Мне, например, понравилось.
— Можно подумать, ты там что-то поняла, — сказал Андрей.
— Можно подумать, ты понял.
— И я не все, а уж про тебя-то и говорить нечего.
— Ну, не знаю, что там вообще такого особенного нужно понимать, — примирительно сказала Ника. — По-моему, это просто хорошая историческая повесть. Я говорю про те места, где Пилат и этот, ну…
— Иисус из Назарета, — усмехнулся Андрей, — если мне не изменяет память.
— Ну да, но ведь там его называют иначе? Эта часть мне понравилась больше, а про Бегемота или про этот театр дурацкий — смешно, конечно, но это уже совсем другое, непонятно даже, зачем он все так перемешал. А тебе понравилось?
— Старик, дай-ка нож, — попросил Игорь. — У тебя там отвертка есть?
Андрей, откинувшись на спинку скамьи, вытащил нож из заднего кармана джинсов.
— Не знаю, — ответил он не сразу. — Я в этой вещи не до конца еще разобрался. Родительница моя считает ее гениальной — вероятно, ей виднее…
— Ой, мальчики, — воскликнула Рената, — что гениально — так это «Щит и меч»! А фильм какой — обалдеть!
Приемник в руках Игоря хрустнул, и из него что-то выпало.
— Вот плешь, — огорченно сказал тот. — Починил, называется… Двадцать рэ кошке под хвост. Ну надо же!
— Кретин ты, — сказал Андрей. — Ты и мои часы так же чинил — не умеешь, а берешься. Чего тебя понесло его разбирать?
— Регулятор тембра барахлил… Эй, Пит!
Пит оглянулся и, оставив журнал Кате Саблиной, встал и подошел к скамье, где сидели остальные.
— А, и дитя-цветок уже здесь, — сказал он, увидев Нику. — Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Где это вас носило?
— Ох, слушай, мне уже надоело рассказывать в четвертый раз одно и то же!
— Она портфель выкинула в Москву-реку, — сообщил Игорь, ползая под скамейкой в поисках выпавшей из приемника детали.
— С Кадашевской набережной, — добавила Рената таким тоном, будто эта подробность объясняла все. — Говорит, надоело учить физику.
— Что значит «надоело учить»? — Пит пожал плечами. — Учение надоесть не может, надоесть может незнание чего-то. Ты просто не знаешь физику, поэтому тебе и кажется, что она тебе надоела. А если бы ты ее знала, ты бы поняла, что нет ничего более интересного. Так что тут с приемником?
— Да вот, понимаешь, вывалилось что-то, не могу найти…