— Положим, оно и без сюртука видно, — согласился Андрей и одобряюще похлопал Игоря по плечу. — Валяй, старик, выражай и дальше свою сущность так же зримо…
Первый школьный день пролетел быстро. «Воспитательский час», математика, физика, литература, английский. После уроков вышли в скверик посидеть и потрепаться по старой традиции, но Ренка скоро ушла — ей нужно было идти на примерку. Следом разбрелись и остальные. Ника осталась вдвоем с Андреем.
— Ну, как ты вообще? — спросил он небрежным тоном.
Ника пожала плечами.
— Так себе, — сказала она. — Жалко, что лето кончилось. Мне раньше первого сентября всегда было очень весело, а в этом году нет. Я вот подумала — а ведь это в последний раз…
— Да, я тоже об этом думал.
— Я сегодня даже первоклассникам позавидовала, такая дура.
— Им, пожалуй, завидовать не стоит. Школа ведь, в сущности, не такой уж интересный период в жизни. Разве что старшие классы.
— Я почему-то вспомнила сейчас прошлую зиму, — задумчиво сказала Ника, чертя туфелькой по песку. — Как мы с тобой ходили по музеям… потом поругались на «Войне и мире»…
— Я прошу тебя никогда мне об этом не напоминать, — жестким вдруг тоном прервал Андрей.
Ника удивленно взглянула на него и, закусив губу, покраснела.
— Извини, я действительно дура, — сказала она тихо.
— Можно задать тебе один вопрос?
— Ну конечно, Андрей, какой угодно…
— Ты правда не влюблена в этого ядерщика?
— В Дона Артуро? Нет, конечно, я же тебе говорила…
— Тогда в кого?
Ника долго молчала, не подымая глаз, и Андрею стало стыдно.
— Ты прости, я не должен был этого спрашивать, — пробормотал он.
— Нет, Андрей, у тебя есть на это право, — так же тихо возразила Ника. — И я обязана сказать тебе правду. Понимаешь… в общем, я действительно влюбилась в одного человека там, в экспедиции. Я даже думаю, что я его… люблю.
У Андрея пересохло в горле, он понимал, что должен сейчас сказать что-то очень мужское, очень хемингуэевское, но сказать ничего не удавалось, он ощущал в себе какую-то пустоту — без слов, без мыслей, даже без особой боли. Он знал, что боль придет потом, но пока ее еще не было. Была только огромная пустота внутри.
— Поэтому я думаю, Андрей, — продолжала Ника, не глядя на него, — ты не обижайся, пожалуйста, но, наверное, лучше, чтобы ты меня теперь не провожал…
— Разумеется, — сказал он деревянным голосом. — Поверь, я и сам бы догадался… об этом.
— Андрюша, мне очень-очень жаль…
— Пустяки, старуха. Нашла о чем жалеть, — Андрей улыбнулся через силу. — Говорят, это отличная штука — когда полюбишь. Теоретически так оно и должно быть, во всяком случае.
— Я ничего не знаю, — прошептала Ника, — как будет… на практике…
— Не бойся, все будет как надо. Ну что ж, мне пора. До завтра!
— Знаешь, мне, кажется, удастся получить отпуск с первого числа, — весело говорит Елена Львовна, входя в прихожую — Ты что, нездорова?
— Нет, ничего, — отзывается Ника. — Жарко сегодня…
— Да, лето опять вернулось.
— Ты поедешь вместе с папой?
— Если удастся достать вторую путевку. Впрочем, Георгий Александрович обещал. Что в школе?
— По математике четверка, по истории тоже…
— Чудесно, — Елена Львовна быстро поправляет прическу перед вделанным в вешалку зеркалом и идет в ванную. — Четверка по истории! Твой любимый предмет, если не ошибаюсь?
— Не всякая, — не сразу отвечает Ника, пожимая плечами. — Мне больше нравится древняя…
— Не забудь сказать об этом на экзаменах! — говорит Елена Львовна из-за двери, повышая голос над шумом бегущей из кранов воды.
— Ну, до экзаменов еще далеко…
Потом они обедают, вдвоем (отец позвонил, что задерживается и будет поздно), но при полном параде: за большим столом, без скатерти и с салфеточкой под каждым прибором — так же, как при гостях. Проще и удобнее было бы на кухне, где завтракают по утрам, но насчет обедов Елена Львовна неумолима. «В конце концов, это вопрос самодисциплины, — объяснила она дочери, когда та начала однажды протестовать против такого снобизма. — Тот англичанин у Моэма, который ежедневно переодевался к обеду в смокинг, хотя был единственным европейцем в округе, не такой дурак, как может показаться на первый взгляд» Тонкости сервировки Ника освоила уже давно, а последние две недели, к удивлению матери, усиленно осваивает кулинарию, правда в основном на полуфабрикатах из домовой кухни. Но и это уже достижение.
— Как суп? — спрашивает она озабоченно.
— Чуть пересолен, но не беда, можно добавить немного воды.
— Ладно, долью из чайника. Я сюда положила бульонных кубиков — это правильно?
— Кубиков? То-то у него странный вкус, я не могла понять. Нет, ничего. А на второе?
— Пельмени, я взяла два пакета.
— Пельмени в пакетах… Боюсь, отец не станет их есть. Впрочем, я ему сделаю яичницу. У нас есть яйца?
— Кажется, осталось несколько штук.
— Ну, прекрасно. Твой поклонник пишет тебе?
Ника вспыхивает.
— Разумеется, пишет, — отвечает она и, поколебавшись, добавляет: — Я вчера говорила с ним по телефону, он уже в Ленинграде.
— Вот как? — удивленно говорит Елена Львовна. — Он тебе позвонил?
— Нет, я ему позвонила.
Елена Львовна кладет ложку и смотрит на дочь.
— Вероника, тебе не кажется, что это начинает заходить слишком далеко?
— Нет, почему же. Он просил меня позвонить и еще спрашивал, удобно ли будет, если он сам позвонит мне сюда. Конечно, если бы я стала звонить по своей инициативе, это было бы как-то… — Ника пожимает плечами. — Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю?